Одна из старейших редакций, по мнению Гете Институт, в немецкоязычном Интернете, начавшая свою деятельность четверть века назад, обратила внимание на дело украинского ученого Олега Мальцева. В свободной и творческой манере Berliner Gazette рассказывает о судьбе независимого исследователя, арестованного СБУ по сфабрикованным обвинениям в сентябре 2024 года.
Мы благодарим коллег из Berliner Gazette, а также философа и независимого исследователя Георгия Вачнадзе, который при содействии адвоката Ольги Панченко, показал в статье, почему независимые мыслители, выходящие за привычные интеллектуальные границы, вызывают подозрения у общества.
Редакция журнала Экспедиция предлагает вашему вниманию художественный перевод статьи «Дело доктора Мальцева: Ученый на периферии глобального порядка знаний»:
Политические порядки — хрупкие конструкции. Об этом свидетельствует долгая, изломанная история заключённых мыслителей — писателей, философов, учёных, чьи идеи, слова и исследования воспринимались как угроза «общественному порядку» или «национальной безопасности». Следовательно, существует и долгая история борьбы интеллектуалов с социально-политическими условиями, которые прямо или косвенно посягают на здоровье, достоинство и интеллектуальные свободы — проблема, которая особенно обостряется в условиях тюремного заключения. Доктор Олег Мальцев, арестованный Службой безопасности Украины (СБУ) по сфабрикованным обвинениям, невольно стал частью этой традиции, как объясняют Георгий Вачнадзе и Ольга Панченко.
***
Наука любит изображать из себя открытую безграничную республику разума, где любопытство—единственный необходимый паспорт. Однако этот паспорт может быть аннулирован, а любопытство, как выяснилось, может сделать вас нежелательным гостем. Теоретически научный поиск представляет собой защищённое пространство, особенно для тех, кто осмеливается выйти за рамки традиционных дисциплин. Однако история доктора Олега Мальцева свидетельствует об обратном. За рубежом коллеги приветствуют его вклад, приглашают на конференции, публикуют его работы и открыто общаются с ним. Но на родине Мальцев сталкивается с подозрениями и даже арестом.
С тех пор он находится в предварительном заключении в Одессе и обвиняется в нарушении статьи 260 Уголовного кодекса Украины, касающейся создания или участия в вооружённом либо военизированном формировании. Обвинение звучит серьёзно, но в этом и заключается часть проблемы: статья сформулирована крайне расплывчато. Любой, кто знаком с юридической практикой, знает, что её можно интерпретировать по-разному — в зависимости от того, кто именно её толкует. Именно поэтому внимательные наблюдатели больше обращают внимание на обстоятельства конкретного дела, чем на содержание самой нормы.
Нападки на академическую независимость
Отсутствие весомых доказательств, манипулирование фактами, давление на свидетелей и, наконец, угрозы в адрес юридической команды, завершившиеся арестом ведущего адвоката защиты, — всё это вызывает серьёзную обеспокоенность. Эти события помогают объяснить, почему французская правозащитная организация публично назвала это дело сфабрикованным на сессии ООН по правам человека.
Тем не менее данная статья не ставит перед собой цель анализировать мотивы тех, кто распоряжается бесконтрольной властью. Куда важнее другой вопрос: почему нападки на академическую независимость и интеллектуальную автономию повторяются снова и снова? Чтобы осмыслить историю Олега Мальцева, необходимо отказаться от привычных категорий и стереотипных представлений.
Олег Мальцев не из тех учёных, кто предпочитает наблюдать за обществом с безопасного расстояния. Как социолог, изучающий природу преступности, Мальцев погружается в самые опасные районы Кейптауна, сталкиваясь с преступным миром напрямую. В Италии он работает в архивах, изучая историю Ндрангеты — одной из самых влиятельных преступных организаций. Он не ищет гладких, отточенных теорий — его интересуют грубые истины, скрытые под слоями забвения.
Похожий подход прослеживается и в его психологических исследованиях. Мальцев изучает разум не в лаборатории, а в жизни. Например, он использует стрельбу по тарелочкам как модель для анализа работы разума, поэтому его работы идут вразрез с устоявшимися научными парадигмами. Потому что они не теоритизированны, они прикладные. Для написания своей первой диссертации он провёл сотни часов, выслушивая рассказы людей, переживших войну. Его целью было не составление аккуратных диаграмм, а выявление закономерностей, которые могут ускользнуть от внимания академических журналов.
Для Мальцева психология, криминология, философия, социология и тонкая динамика человеческой памяти — не разрозненные дисциплины, а взаимосвязанные ландшафты, по которым он свободно перемещается. Он не спрашивает разрешения у дисциплин — он просто входит в них, как в открытые двери.
Наука — универсальное занятие?
Олег Мальцев работает совершенно вне институциональных рамок. Он воплощает те идеалы, которые, как принято утверждать, лежат в основе научных институтов: оригинальность, бесстрашие перед исследованиями и междисциплинарные инновации. Однако, как ни парадоксально, это те самые качества, с которыми институтам сложнее всего мириться. Его «преступление» заключается не в создании мифической военизированной группы, а в свободном и открытом мышлении.
О науке принято говорить как о нечто универсальном — некой системе, основанной на объективности, открытом поиске и стремлении к общим истинам. Однако на практике вопрос о том, что считать «настоящей наукой», редко решается только в ходе работы. Чаще вопрос о том, является ли наука “настоящей” решают кафедры, грантовые комитеты и международные институты. Легитимность в науке — это не столько результат труда, сколько социальная валюта. Её проще получить тем, кто говорит на «правильном» языке, имеет нужные титулы и вращается в нужных кругах. Остальные, сколь бы оригинален ни был их вклад, оказываются на обочине.
Мальцев работает именно в этой внешней зоне — вне системы, на границе академического мира. Он независим и нестандартен. Он создал собственную исследовательскую платформу, независящую ни от университетов, ни от государственных структур. В стабильные времена такая автономия воспринимается как достоинство. Но в эпоху политических тревог она превращается в уязвимость.
Обвинение против Мальцева стало инструментом, с помощью которого автономные научные центры были представлены как базы подготовки диверсантов, а исследователи, сотрудники научного архива и переводчики — как участники заговора по захвату города. Такова цена академической свободы. Такова тихая, незаметная реальность науки на её периферии.
Проблема не национальная
Случай Олега Мальцева не единичен, он вписывается в более широкую картину. Он вписывается в гораздо более широкую историческую картину. На протяжении всей истории человечества независимые учёные и мыслители нередко становились чужими в тех обществах, которым стремились служить. Они выходили за пределы привычных интеллектуальных границ, ставили под сомнение удобные истины — и расплачивались за свою свободу.
Вспомним писателей и интеллектуалов XX века, работавших при фашистских и авторитарных режимах: в Италии (1922–1945), Турции (1920–1930-е), Греции (1936–1941 и 1967–1974), Германии (1933–1945), Испании (1939–1975). Многие из них не поддались давлению, не испортились под гнётом власти. Их труды вызывали тревогу и враждебность не потому, что они были ошибочны, а потому, что осмеливались не соответствовать.
Эта модель повторяется на всех континентах, в разные эпохи и в разных дисциплинах. Независимые мыслители, работающие вне официальных институтов или на их периферии, неизменно вызывали подозрения. Им вменяли в вину сектантство, лженауку, политическую подрывную деятельность. Но суть обвинений почти всегда одна: общество часто реагирует на незнакомые идеи с опаской и предпочитает успокаивающую стабильность вместо мудрости.
Эта проблема не национальная. Она не ограничивается Германией, Италией или Украиной. Скорее, она социальная, политическая и, в конечном счете, человеческая. Когда новые знания рождаются в неожиданных местах и звучат голосами, которые не соответствуют официальной версии, мы вздрагиваем. Мы ищем способ отвергнуть новое, прежде чем решим его понять. Часто ценность открытия оценивается не по сути, а по тому, насколько оно вписывается в ожидания институциональной среды.
Институты, как бы возвышенно они ни выглядели, состоят из людей. А людям свойствен страх перед нестандартным. Это тревожная чувствительность ко всему, что нарушает привычный порядок. Нам легче доверять знакомым лицам, понятным словам и проверенным структурам. Поэтому, когда появляется человек с умом, не поддающимся системной классификации, его судьбу решает не разум. Его судьбу решает страх.
История не повторяется
Мы замалчиваем то, что не можем сразу понять, потому что непонимание вызывает у нас тревогу. Подавляя нестандартные идеи, мы закрываем те разговоры, которые способны открыть новые истины, предложить свежие решения и углубить наше понимание мира. Мы говорим себе, что история повторяется. Будто бы она нечто внешнее, автономная сила, обречённая кружиться по одной и той же траектории. Но история не повторяется. Повторяются люди.
Снова и снова мы встречаем неизвестное с подозрением. Мы охраняем свои зоны комфорта, как хрупкие империи. Когда мы наблюдаем, как вновь разворачиваются сцены, такие как изоляция мыслителей или преследование неугодных идей, мы наблюдаем не за историей. Мы наблюдаем за собой.
Однако этот цикл подозрений и преследований не является неизбежным. Он продолжается лишь потому, что мы позволяем ему продолжаться. Мы выбираем простые ответы вместо сложных вопросов, аккуратные категории вместо запутанных, живых истин. Чтобы разорвать этот круг, нужно изменить наше восприятие.
Это значит, что полиматов и независимых мыслителей нужно воспринимать как хранителей интеллектуальной эволюции, а не как угрозу. Их вопросы беспокоят нас именно потому, что они ценны, а их прозрения тревожат нас именно потому, что заставляют думать по-другому.
Если мы действительно хотим, чтобы история перестала повторяться, мы должны сделать то, чего она не умеет.
Мы должны измениться.